Бессмертники — цветы вечности - Роберт Паль

Ровно в двенадцать легкие неслышные тени сгрудились у главных ворот склада. Новоселов громко постучал. Сторож, не открывая, осведомился, кого это так поздно черти носят, и, услышав в ответ слова пароля, ничего не подозревая, принялся отодвигать засов. Едва ворота открылись, как он тут же был обезоружен, связан и с кляпом во рту уложен на землю.

Услышав непонятную возню во дворе, вышел из конторы заведующий — богатырских сил мужчина, который заставил-таки их повозиться, пока не оказался на земле рядом со сторожем.

Пока нападающие занимались этим делом, группа Павлова открыла кладовую и через задние ворота принялась таскать тяжелые ящики. Вскоре все нужное уже лежало на телеге. Можно было уходить.

Операция прошла отлично, если не считать смешной истории, случившейся с Тимофеем Шашириным. Стоя на часах у главных ворот, он то ли не расслышал сигнала отбоя, то ли командир забыл его подать, и простоял, терзаясь самыми страшными предположениями, до самого утра. А утром, рассказывал он после, у склада для той же цели собралась группа боевиков-эсеров. Заглянули боевики в открытые ворота, увидели связанных сторожей и, на чем свет стоит кляня «этих вездесущих большевиков», стали сматывать удочки. «Тогда ушел и я», — как бы оправдывался Тимофей.

Первым об этой дерзкой экспроприации узнал пристав четвертой части, тут же сообщил полицмейстеру. Бухартовский схватился за голову и побежал к шефу жандармов Ловягину. Ловягин поднял весь свой аппарат и, пробушевав несколько часов, донес в Департамент:

«В первом часу ночи на 21-е сего июня во двор казенного винного склада в гор. Уфе проникли до пятнадцати молодых людей и, схватив сторожей, заткнув им рты и угрожая револьверами, ворвались в кладовую, откуда похитили на днях полученные складом 92 револьвера системы «Браунинг», 7375 патронов, 52 кобуры и скрылись… По опросу очевидцев, грабители действовали крайне уверенно и шли прямо в те места, где хранилось оружие, и брали из многих ящиков лишь те, в которых было оружие. Эта осведомленность наводит на мысль, что в числе служащих склада могли быть лица, способствовавшие этому нападению. Розыск грабителей и судебное следствие производятся…»

Розыск этот ни к чему не привел, хотя на ноги была поднята вся городская полиция, все дворники и даже добровольцы из черной сотни, всегда охотно помогавшие властям в их борьбе с революцией.

Еще до возвращения Мызгина Густомесову стало известно, что квартира на первом этаже их дома освободилась и что хозяйка сдала ее анархистам. Те, по всему, приступили там к организации своей химической лаборатории, но действовали не очень конспиративно. Как бы не провалились сами и не провалили других!

Владимиру вспомнилось предупреждение Литвинцева на этот счет, и он встревожился. Когда вернулся Мызгин, анархистская лаборатория уже действовала вовсю. В любое время суток туда входили и оттуда выходили какие-то люди Что-то приносили, что-то уносили. Потом в разных концах города рвались чьи-то бомбы. С ними группа Миловзорова попыталась штурмом овладеть местным банком, но то ли бомбы получились плохие, то ли стража оказалась на высоте, только ничего из этой затеи не вышло, и все нападавшие очутились в тюрьме.

Как быть с таким соседством? С кем посоветоваться?

Литвинцева нет. Кадомцевых нет. В партийный комитет нет явки.

— Будем работать, — сказал он Мызгину. — Пока не познакомимся с полицией или сами взлетим на воздух. Другого выхода пока не вижу.

И принялся собирать новую македонку

Глава двадцать шестая

Не доехав до Уфы верст десять, Гузаков сошел на маленькой пригородной станции и отправился в город пешком. Как всегда в последнее время, он очень спешил, но благоразумие и опыт взяли верх: нужно быть осторожным. Десять верст для его молодых крепких ног — не расстояние, зато он минует вокзал и тамошних завсегдатаев-селедочников, при одном виде которых у него начинают чесаться руки. А это нехорошо. И вообще лучше не встречаться с этими господами. Береженого, как говорится, сам бог бережет…

Долгий летний день подходил к концу, жара спала, и после обессиливающей вагонной духоты здесь, среди полей и лесов, вновь дышалось легко и свободно. Неприметный, густо заросший подорожником проселок весело взбегал с пригорка на пригорок, легко перепрыгивал через ручьи и мелкие каменистые речушки, прихотливо огибал небольшие крестьянские поля и доверчиво нырял в таинственный зеленый полумрак встречавшихся на пути лесков.

Уже зацветала липа, от распаренных берез тянуло полузабытым банным духом — благодать! Михаил снял пиджак, кинул его под одиноко стоявшую березу, а сам распластался рядом на траве. Хорошо! Хорошо, что Ивану Кадомцеву потребовалось послать надежного человека в Уфу. Хорошо, что он опять выбрал его. Хорошо, что он знает, как исполнить все его поручения. Хорошо, что он снова увидит свою Марию…

Редко, ох как редко выпадает ему такое счастье. Но на этот раз он пробудет в Уфе целую неделю, и, значит, всю неделю они смогут быть вместе. Впрочем, не всю, конечно, а только по вечерам, потому что днем он будет занят своими делами, а она — своими. Но зато уж вечера и ночи будут их. Хотя летом они всегда такие короткие…

Вспомнив о делах и живо представив встречу с любимой девушкой, Михаил и сам не заметил, как опять оказался на дороге.

В город он пришел к заходу солнца, как того и хотел. Поплутав по тихим окраинным улочкам, вышел на ту, где находилась известная подпольщикам «девичья коммуна», и, высмотрев нужный дом, остановился закурить. Пока сворачивал самокрутку и прикуривал, успел осмотреться: «хвоста» нет, занавеска на левом окне полуспущена, а на крыльце стоит все то же ведерко со шваброй: условный знак, что квартира вполне «здорова».

Бросив окурок в придорожную канаву, Михаил взошел на крыльцо и негромко постучался. Дверь открыла симпатичная статная девушка, но не Мария. Проходя мимо кухни в гостиную, он невольно придержал шаг: так аппетитно пахло оттуда жарящимся на сковородке салом! Заглянул — над плитой хлопочет девушка. Тоже симпатичная и тоже статная, но не Мария. В гостиной накрывала на стол маленькая и остроносенькая — совсем, совсем не Мария…

Радостное ожидание встречи мгновенно сменилось острой тревогой.

— А где же… — от волнения даже перехватило дыхание, — а где же…

— Ваша землячка Мария? — пришли ему на помощь девчата. — Мария теперь с нами не живет.

— А где же… она теперь… живет?

— Сняла неподалеку отдельную комнатку. Весной еще, месяца два назад. Отделилась.

— Почему? С чего бы это? — удивился Михаил.

— Не понравилась ей наша коммуна. Шумно, говорит. А работаем по-прежнему вместе — в швейном заведении на Гоголевской.

Пока шел этот разговор, на столе появился ужин — хлеб, жаренная с салом яичница, чай. Девушки принялись наперебой приглашать его к столу, но теперь Михаилу было не до ужина. Расспросив, как найти Марию, он торопливо распрощался с гостеприимными коммунарками и, пока окончательно не стемнело, заспешил разыскивать новую улицу.

Марию он нашел быстро, безошибочно угадав дом, о котором ему сказали девушки. Крыльцо дома выходило во двор, покато спускавшийся к оврагу, и оттого оно было довольно высоким. На крыльце, на самой верхней ступеньке, уронив голову на колени, сидела Мария. Может, отдыхала после работы, может, ждала кого, может, вышла подышать перед сном свежим воздухом и вот замечталась…

Он тихо окликнул ее, она вздрогнула, метнулась было в дом, но он успел перехватить ее и прижать к себе, приговаривая что-то бессвязное, ободряющее и ласковое. Короткий испуг прошел, руки Марии вскинулись, крепко обвили его шею, и она доверчиво прильнула к нему всем телом.

— Господи!.. А я уж и не чаяла… Живой!

Потом они сидели рядом, укрывшись от ночной свежести широким Михаиловым пиджаком, вспоминали свой Сим, родных, друзей. От Марии Гузаков узнал, что мать его из тюрьмы, наконец-то, выпустили, а братьев ждет суд. О Кузнецове и Лаптеве она ничего не знала. О других симских боевиках — тоже.

— Ты бы хоть раз кому передачу снесла, — ласково упрекнул он ее. — Свои, как-никак, земляки. Или боишься?

— Боюсь, Миша, — честно призналась она. — Однажды только с подружками сходила и больше не могу.

— А что от подруг ушла?

— Да все потому же, Миша… Страшно мне что-то… Вот с тобой ничего не боюсь, а без тебя… Я-то думала: всё уж, слопали тебя фараоны… А ты надолго ко мне?

— Побуду…

До утра просидели они на крыльце. А потом Мария представила его как приехавшего из деревни родственника, и хозяйка выделила ему на время гостевания сеновал.

Поручения Ивана Михаил выполнил. Стал наводить справки о своих земляках-симцах. Многие из них по-прежнему томились в тюрьме. Дело шло к суду. По сведениям, добытым через судебных чиновников, некоторым, в том числе его братьям Павлу и Петру, грозила каторга. Дело боевиков Лаптева и Кузнецова рассматривалось отдельно. Судьбу их должен был решить военно-полевой суд, а что это такое, Михаил знал.